В канун Рождества - Страница 114

114

— Да уж, далековато вас забросило из Нью-Йорка.

— Будь я моложе, я бы, видимо, не взялся за это дело. Но мне тридцать восемь. Настало время начать сначала, а ничто не приносит такого удовлетворения, как начинать с нуля, но уже обладая опытом и знаниями.

— Но вам придется перейти на более низкий уровень.

— Да, в каком-то смысле это так. Однако, видите ли, я с детства наблюдал ткацкое дело, производство шерстяных тканей, и в глубине души крепко верю, что ничего нет красивее, удобнее и совершеннее, чем хорошо сшитый пиджак из твида. Пусть меня в нем забросают камнями, но вечером пиджак будет выглядеть как надо, и в нем не стыдно будет явиться на ужин. Мне нравится запах твида, я люблю трогать его, чувствовать на ощупь. Люблю шум хорошо пригнанных чесальных колес, стук станков, огромные бобины, на которые наматывается шерстяная пряжа. И люблю тех, кто работает на этих машинах, у кого навыки прядения, ткачества и красильного дела уже в крови двух-трех поколений. Так что я занимаюсь своим делом.

— Мне кажется, вы счастливый человек.

— Потому что делаю любимое дело?

— Не только поэтому. — Кэрри замолчала и посмотрела в небо на высоко летящего ястреба. — Потому что вы здесь будете жить. В этом огромном, чистом, неиспорченном мире. — Она снова пошла по тропинке. — Только подумать, вы сможете играть в гольф, стрелять фазанов и куропаток, ловить лосося. А вы рыбачите?

— Да. Мальчишкой в Йоркшире я ходил на рыбалку с отцом. Но ловил форель, а не лосося. И я не слишком люблю стрелять.

— Я тоже. Эти милые дикие птицы! Жалко смотреть, как они падают, подстреленные, на землю. А потом их подают на обед в ресторане «Савой», и они такие маленькие, не больше канареек.

Впереди показался парк, обнесенный причудливой кованой решеткой. Тропинка привела их к железным воротам, по обеим сторонам которых на постаментах лежали каменные львы со щитами в лапах.

Сэм и Кэрри подошли к воротам и остановились, глядя сквозь узорчатое железное плетение решетки на парк: на лужайки, постепенно, террасами, поднимающиеся к центру, и на сам Корридэйл. Это был особняк, построенный в викторианском стиле, с фронтонами и башенками из красного кирпича, частично скрытого зарослями виргинского плюща. Особняк был просторный и, пожалуй, чуть-чуть претенциозный, но привлекательный на вид и наводивший на мысль о преуспеянии и устойчивости бытия. На всех окнах были спущены занавески, но они выходили на южную сторону, и поэтому стеклянные рамы сияли отраженным солнечным светом. С краю, на верхней террасе, стоял флагшток, но флага, конечно, не было.

— Красивый вид, — сказала Кэрри. — Как хорошо жилось здесь когда-то Оскару.

— А вы хотели бы здесь жить?

— Вы имеете в виду этот дом? Этот парк?

— Нет, я имею в виду окрестности. Криган, например. Сазерленд.

— Я работаю. В Лондоне. И должна зарабатывать себе на жизнь.

— А, предположим, такой необходимости не стало бы? Вы бы согласились? Смогли бы похоронить себя в такой глуши?

— Не знаю. Так сразу не ответишь. Надо взвесить все «за» и «против». Чтобы оставить Лондон, мне надо быть свободной. Не иметь никаких обязательств. Ни за кого не отвечать.

— А разве вы не свободны?

— У меня есть Люси.

— Люси?

— Да, Люси.

Кэрри отодвинула засов, и дверца в воротах открылась. За ней начиналась довольно широкая дорожка. Прямая, как стрела, она пересекала парк, устремляясь к отдаленной березовой роще. Посередине дорожки, рядом со ступеньками, бегущими вверх по отлогому склону к дому, стояли каменные солнечные часы и резная деревянная скамья. Другой марш ступенек спускался, наоборот, вниз, к цветнику, осененному рододендронами и азалиями. Цветник, начинавшийся от каменной статуи какой-то мифологической богини, весь состоял из кругов, эллипсов и волнистых линий внутри большой окружности. Сейчас он был засыпан снегом, и контуры клумб лишь угадывались, словно рука художника нанесла углем несколько штрихов на белый лист бумаги.

— Именно из-за Люси я решила работать в Лондоне. Рядом с ней должен быть кто-то, на кого она могла бы рассчитывать. Кто-то, способный иногда извлечь ее из скучного, душного, целиком женского окружения, в котором, в силу обстоятельств, ей приходится жить. У нее нет шансов вырваться из него. И я должна сделать все, чтобы предоставить ей этот шанс.

Сэм обдумал ее слова. Потом осторожно возразил:

— Но, мне кажется, она производит впечатление счастливой.

— Да, потому что она действительно счастлива здесь. С Элфридой, Оскаром. И, конечно, с Рори Кеннеди. Поэтому возвращение в Лондон будет для нее настоящим ударом.

Сэму не понравилась такая роль незамужней «тетушки Кэрри». Она была слишком молода и слишком красива, чтобы посвящать свою жизнь только заботам о племяннице.

— Да все с ней будет в порядке, — сказал он, — она достаточно гибка, чтобы противостоять любому давлению. И постепенно найдет выход из положения.

— Нет, — Кэрри была тверда, как алмаз, — вы не знакомы с ее эгоисткой матерью. Тут ничего нельзя знать заранее.

— Так как же вы собираетесь помочь Люси?

— Вот этого я пока и не знаю. Главное, надо быть с ней рядом, на расстоянии телефонного звонка. Недалеко. Возможно, на Пасху я снова ее увезу. В Корнуолл, например, погостить у Джеффри. В конце концов, он же ей дедушка. И, может, мы поедем кататься на лыжах. Его дети уже достаточно для этого взрослые. Джеффри поставил меня на лыжи, когда мне еще девяти не исполнилось, и с тех пор они стали моей страстью.

114