— Кажется, мы засиделись, — сказал Оскар.
Люси ничего не ответила. В церкви царило безмолвие. Откуда-то издалека проникали звуки: проехал автомобиль; кого-то позвал мужской голос; в вышине, над куполом, пронзительно кричала морская чайка. Люси посмотрела вверх и впервые заметила неброские фонари, установленные в выступе резного каменного карниза. Сейчас они не были зажжены, поэтому она их не сразу увидела.
Она сказала:
— Должно быть, очень красиво, когда эти фонари горят. Они как прожекторы, как солнечный свет, сияющий на голубом потолке.
— Думаю, их зажгут в воскресенье, к утренней службе.
— Вот бы посмотреть.
— Если хочешь, это можно сделать, — негромко сказал Оскар и поднялся со скамьи. — Идем. Мы ведь собирались погулять. Нам надо дойти до побережья, пока не начало темнеть.
Оскар, Люси и Горацио ушли гулять. Тяжелая парадная дверь со стуком захлопнулась за ними. Кэрри с Элфридой сидели за кухонным столом и улыбались друг другу. Они давно не виделись и теперь наслаждались своим покойным уединением.
Кэрри сказала:
— Оскар очень обаятельный человек.
Элфрида, думала она, несмотря на свои шестьдесят два года, кажется живой и энергичной, как юная девушка. Она такая стройная. Яркие волосы, живописная одежда, щедрый мазок помады на губах — все говорит о здоровом неприятии надвигающейся старости. Само присутствие этой женщины действует как хорошая доза стимулятора.
— Это правда, — с удовольствием подтвердила Элфрида.
— Я так рада, что они с Люси, кажется, подружились. Люси очень тревожилась. Конечно, я рассказала ей о его жене и дочери, и она боялась, что Оскар не захочет, чтобы она приезжала, ведь она будет напоминать ему Франческу. Опасалась, что ее присутствие причинит ему боль, что Оскар ее возненавидит.
Элфрида слушала с сочувствием.
— Бедная девочка, она такая ранимая. А Оскар, по-моему, совсем не умеет ненавидеть. Но если бы и умел, то ни за что бы не подал виду. Знаешь, когда мы сюда приехали, мы познакомились с майором Билликлифом, у которого хранились ключи от этого дома. Старик оказался на редкость приставучим, все время твердил, что отведет Оскара в свой гольф-клуб и что им непременно надо встретиться и пропустить по стаканчику. Оскар был в шоке и первые две недели почти все время просидел дома. В магазин через дорогу мчался, надвинув шляпу на глаза, как преступник, — боялся, что встретит майора Билликлифа и придется пригласить его выпить джину. А потом мы узнали, что старик тяжело заболел. Оскар застал его в постели и сразу выразил готовность отвезти в больницу в Инвернесс. Он всей душой сострадал бедному старику. Тем более что майор Билликлиф вдовец и совершенно одинок. Так что Оскар просто не способен испытывать неприязнь. И его никак не назовешь человеконенавистником.
— По-моему, он очень милый. Боюсь только, как бы мы не оказались для вас слишком большой обузой.
— Ну что ты! Так замечательно, что вы приехали. Это именно то, чего нам недоставало.
— Надеюсь, на Рождество здесь не будет танцев и песнопений? Нам с Люси не надо того, что принято называть святками.
— Нам тоже. Хотя, когда Оскар узнал, что вы приезжаете, он по собственной инициативе заказал елку.
— Люси страшно обрадуется. Будет ее украшать. Бедная девочка! Моя мать никогда не умела создать для нее уют, да и Никола тоже. Думаю, Доди тебе благодарна — теперь она с чистой совестью может отправляться в Борнмут.
— Как она?
— Как всегда, — сказала Кэрри. И больше можно было ничего не говорить.
— А Никола?
— Тоже. Обе они с возрастом не становятся лучше. В отличие от вина.
— А твой отец?
— Мы не виделись. Только говорили по телефону.
— В октябре я провела у них в Эмбло чудесный месяц. А когда вернулась домой, узнала о несчастье, которое случилось у Оскара. И будто сразу попала в другой мир. Поразительно, как резко может измениться жизнь.
— Понимаю. — Кэрри подумала об Андреасе, но поспешно прогнала эту мысль. — Понимаю, — повторила она.
Наступило молчание. Кэрри допила кофе, поставила на стол чашку. Она знала, что сейчас будет, и не ошиблась.
— А ты, Кэрри?
— Я? Хорошо.
— Точно? А выглядишь усталой и бледной. И очень похудела.
— Кто бы говорил. По-моему, ни тебя, ни меня не назовешь толстушкой.
— Почему ты так неожиданно вернулась из Австрии?
Кэрри пожала плечами.
— Захотелось.
— Что-то не верится.
— Потом расскажу, обещаю. Но только не сейчас.
— Ты не заболела?
— Нет. Схватила простуду, немного устала, но это не болезнь.
— Ты бросила работу?
— Да.
— Найдешь другую?
— Думаю, да. Мне уже звонили из туристической компании, в филиале которой я работала. Предложили место в Лондонском отделении. Я пока еще ничего не решила, но, скорее всего, приму это предложение после Рождества.
— А твой дом?
— Сдан до февраля. Придется пока пожить у друзей или что-нибудь снять.
— У меня такое чувство, что ты как-то не устроена. Хотелось бы тебе помочь.
— Ты и помогаешь. Приняла нас у себя.
— Не слишком-то здесь интересно.
— А мне не надо развлечений.
Элфрида помолчала. Допила кофе, вздохнула, провела рукой по своим непослушным огненно-рыжим волосам.
— В таком случае я умолкаю. Ну а теперь, чего бы тебе хотелось? — К Элфриде вновь вернулось веселое оживление. — Может быть, вздремнешь? Я принесу тебе бутылку с горячей водой.
Постель, бутылка с горячей водой. Кэрри даже не помнила, чтобы кто-нибудь о ней так нежно заботился. Как давно никто ей не говорил: «Ты устала, отдохни немного». Долгие годы она сама опекала других, помогала им. Неразбериха с предварительными заказами. Неисправные горнолыжные подъемники. Кого-то не устраивает жилье. Поезда и автобусы опаздывают; снега то совсем нет, то его слишком много; или оркестр вдруг начинает громыхать ни свет ни заря. А потерянные паспорта, деньги, фены… Потом возвращение и Лондон и семейные неурядицы, которые надо улаживать.